Одновременно с расцветом японского феодализма и выделением сословия самураев в Японии начало распространяться учение одной из наиболее влиятельных и популярных впоследствии сект буддизма — «Дзэн», или «Дзэнсю». В переводе с японского «дзэн» означает «погружение в молчаливое созерцание», овладение внешними и духовными силами для достижения «просветления». Основателем секты «Дзэн» (кит. — «чань», санскр. — «дхьяна») считается буддийский священник Бодхидхарма (яп. Бодай Дарума), который проповедовал свое учение сначала в Индии, а затем в Китае. Из Китая на Японские острова Дзэн-буддизм принесли два буддийских патриарха Эйсай (1141-1215) и Догэн (1200-1253). В конце xii в. в стране уже началась его проповедь. Вслед за признанием представителями правящих кругов феодальной Японии учение Дзэн стало быстро распространяться среди сословия самураев — опоры правительства сёгунов.

Принятие Дзэн сословием воинов было закономерным. До становления системы сёгуната воины практиковали поклонение господствующему в пределах «священной земли» (дзедо) — буддийского рая — будде Амида (Амитабха). Идея амидаизма, или учения буддийской секты «дзсдо», была крайне проста. Суть его заключалась в постоянном повторении имени Амида («Наму Амида буцу!» — «Преклоняюсь перед буддой Амида!»). Любому человеку, по толкованию монахов «дзёдо», каким бы он ни был — плохим или хорошим, для «спасения» (для «будущего рождения») достаточно было только без конца повторять эту молитву. Однако с превращением самурайства в политическую силу в период Камакура и началом его развития как сословия феодального общества простое взывание к будде Амида, не развивавшее в воине ничего, кроме безволия и пассивности, стало недостаточным. Самурай должен был настойчиво воспитывать волю, акцентировать внимание на самообладании и хладнокровии, которые были необходимы воинам-профессионалам в междоусобных войнах, экспедициях против айнов, борьбе с аристократией Киото и при усмирении крестьянских восстаний.

Вот в это время и вышли на сцену проповедники Дзэн, которые доказывали, что постоянная работа над собой, умение выделить суть любой проблемы и сосредоточиться на ней, невзирая ни на что идти к цели, имеют большое практическое значение не только в монашеской, но и в мирской жизни. С этого времени Дзэн-буддизм стал духовной основой сословия воинов; число адептов, исповедовавших его учение, неуклонно возрастало. В последующем Дзэн-буддизм непрерывно развивался. По данным религиозного ежегодника «Сюкё нэнкан» на 1956 г., это привело к следующему соотношению численности его храмов, священников и приверженцев:

Одной из основных причин, привлекавших самураев к учению Дзэн, была его простота. Согласно доктринам дзэнсю, «истина Будды» не поддается передаче в письменном или устном виде. Любые дидактические пособия или комментарии не могут содействовать раскрытию истины и поэтому ложны, а средства анализа, сравнения или поэзии при комментировании учения порочны. Дзэн выше словесного выражения и «коль скоро оно будет ограничено словами, то уже потеряет все свойства Дзэн». Отсюда и тезис теоретиков Дзэн-буддизма, что Дзэн якобы не может рассматриваться как учение, так как логическое познание мира невозможно. Достижению желаемого способствует только интуиция, которая посредством созерцания и может привести к постижению «истинного сердца Будды».

Таким образом, самураю совершенно не требовалось отягощать свой ум изучением религиозной литературы.

Тем не менее, несмотря на принципиальное отрицание книг, письменных предписаний и толкований секта «Дзэн» пользовалась книгами и буддийскими текстами для пропаганды своего учения. Это противоречило положению о чисто интуитивном познании истины. Так или иначе самураю приходилось вникать в философию Дзэн-буддизма либо самостоятельно, либо при помощи наставника школы (секты), так как каждый человек в отдельности не мог самостоятельно уловить суть Дзэн, не имея о нем представления.

Дзэн-буддизм импонировал самураям выработкой у них самообладания, хладнокровия, воли — качеств, столь необходимых для воина-профессионала. Большим достоинством самурая считалось не дрогнуть (внешне и внутренне) перед неожиданной опасностью и сохранить при этом ясность ума и способность трезво мыслить, отдавая себе отчет в своих поступках и действиях. На практике самурай должен был, оставаясь «неотягощенным телесно или душевно», обладая железной силой воли, идти прямо на врага, не смотря назад или в сторону, для того чтобы его уничтожить, — и это все, что от воина требовалось. В то же время Дзэн учило человека быть невозмутимым и сдержанным во всех жизненных ситуациях. Исповедующий Дзэн-буддизм обязан был не обращать внимания даже на оскорбления, что было очень нелегко для представителей «благородного» сословия.

В сочетании и связи с самодисциплиной находилось и другое качество, прививаемое воинам Дзэн,- беспрекословное повиновение господину и военачальнику. Множество историй и рассказов феодальной Японии повествует об этой особенности средневековых японских рыцарей. В одном из старинных повествований рассказывается о некоем даймё, который вместе с остатками разбитой неприятелем дружины оказался в безвыходном положении — на краю высокой скалы, окруженным со всех сторон самураями врага. Не желая сдаваться в плен на милость победителя, даймё решил погибнуть, как подобает всякому мужественному воину. «За мной!» — вполголоса сказал князь и бросился в пропасть. Все самураи немедленно последовали примеру своего господина, ни на минуту не задумываясь над приказом военачальника. Подобная легкость, совершенное спокойствие и душевная ясность в расставании с жизнью также были обусловлены воспитанием по системе Дзэн.

Бытие в существующем мире признавалось Дзэн-буддизмом лишь видимостью, а не действительностью. Внешний мир, по буддийским представлениям, иллюзорен и эфемерен, он только проявление всеобщего «ничто», из которого все рождается и куда все уходит, а жизнь в нем дана людям на время и подлежит возвращению (причем это может случиться в любой момент). Поэтому Дзэн-буддизм учит человека не цепляться за жизнь и не бояться смерти. Именно это презрение к смерти и притягивало к Дзэн самураев.

Концепция непостоянства всего существующего, эфемерности и призрачности жизни (мудзё), выработанная в Японии под непосредственным влиянием буддизма, связывала в то же время все кратковременное с понятием прекрасного и облекала это недолговечное текущее мгновение или очень непродолжительный отрезок времени (цветение вишни и опадание ее лепестков, испарение капель росы после восхода солнца с поверхности листа и т. д.) в особую эстетическую форму. В соответствии с этим тезисом и жизнь человека считалась тем прекраснее, чем она короче, особенно если это «ярко» прожитая жизнь. Отсюда и небоязнь смерти, «искусство умирать».

Другой составной элемент в теории «легкости смерти» был обусловлен влиянием конфуцианства. Нравственная чистота, чувство долга, дух самопожертвования ставились на недосягаемую высоту. Японца учили ради императора, господина, нравственного принципа жертвовать всем. Смерть во имя исполнения долга считалась «настоящей жизнью».

Самураи, воспользовавшиеся догмами буддизма и конфуцианства, приспособили их к своим профессиональным интересам. Этика и психология самурайства еще больше усилили акцент на героике смерти, духе самопожертвования ради высшего идеала воина — служения господину, окружили смерть ореолом славы. В период междоусобных войн был выработан особый культ смерти, с которым был тесно связан описанный выше обряд самоубийства путем вскрытия живота — харакири. Обусловлено это было тем, что воин-профессионал постоянно находился на грани жизни и смерти. Поэтому самурай культивировал в себе небоязнь смерти и пренебрежение к земному существованию.

Отложило отпечаток на воззрение о смерти и то положение буддизма, по которому жизнь вечна и смерть — лишь звено в бесконечной цепи перерождений, при которых каждое живое существо возрождается к жизни через определенный промежуток времени. Смерть индивидуума, по рассуждениям буддистов, не означала конца существования его в будущих жизнях. Поэтому человек должен был безропотно подчиняться «великому закону возмездия», своей карме (го), т. е. судьбе, определенной степенью греховности в прошлом существовании, не выражать неудовольствия жизнью. По словам Томомацу Энтая, этим объясняется гибель многих воинов на полях сражений с улыбкой и словами буддийской молитвы на устах, это же повлияло и на формирование «этикета смерти», который обязан был знать и исполнять каждый самурай. Дзэн-буддизм воспитывал такое отношение к вопросам жизни и смерти, при котором отсутствовали страх перед гибелью, собственное «я» и осознание своих выгод и невзгод.

Однако, несмотря на согласованность догм буддизма и самурайской этики, между ними существовали и противоречия. Как известно, буддизм категорически запрещает всякое убийство. Оно считалось одним из пяти «великих» грехов. Тем не менее феодальная жизнь требовала как раз обратного: постоянного нарушения этой заповеди. Японские феодалы, естественно, не хотели и не могли изменить свою социальную природу и поэтому вынуждены были уделять известное внимание различным видам «искупления» своего жизненного пути, на котором убийства как бы носили характер «профессионально-бытовой необходимости». Формами такого «искупления» были щедрые пожертвования храмам, пострижение в монахи, обращение к духовенству для исполнения поминальных и умилостивительных треб.

Очень велико было также значение Дзэн в военно-спортивной подготовке самураев. Решающая роль при фехтовании, стрельбе из лука, борьбе без оружия, плавании и т. д. отводилась японцами не физическому, а духовному состоянию человека. Психическая уравновешенность и самообладание, выработанные Дзэн, являлись здесь превалирующими.

Основным методом (путем к познанию истины) в обучении по системе Дзэн была медитация (дзадзэн) — созерцание в положении сидя, в совершенно спокойной позе со скрещенными ногами, без каких-либо мыслей. Для медитации обычно выбирались сад или помещение, из которых по возможности уносили предметы, могущие помешать практикующемуся, отвлекающие его.

Разными школами Дзэн-буддизма были выработаны различные правила поведения во время дзадзэн, однако основным при созерцании считалась тренировка легких, обучение размеренному дыханию, что содействовало якобы «самоуглублению» и воспитанию «выдержанности и терпения». После этой первой ступени к просветлению, когда дыхание становилось ровным, голова освобождалась от притока крови и мозг человека освобождался от всяких мыслей (такое состояние называлось «мусин»), практикующийся, по утверждениям дзэновских монахов, мог уже достичь муга (отсутствия «я»), другими словами, выйти за пределы собственного бытия, осмысления своего существования. На человека, пребывающего в подобном состоянии самоуглубления, по учению школы дзэнсото, могло внезапно снизойти просветление (сатори).

Другим путем к «истинному прозрению» был коан — вопрос, задаваемый наставником Дззн ученику. Этот метод практиковался школой риндзаи. Вопросы учителя должны были возбудить интуицию ученика или, иными словами, вызвать сатори. От какой бы то ни было логики и связности в ответе на коан необходимо было освободиться, ибо это мешало вхождению в состояние «безмыслия». При полном отсутствии мышления во время вопросов и ответов (мондо) могло наступить «просветление».

В некоторых случаях для достижения сатори наставниками использовалась «шокотерапия»: удар палкой, толкание в грязь, щипки за нос и т. д. Такая практика рассматривалась иногда некоторыми теоретиками Дзэн как средство для наступления «просветления» при учебном фехтовании на самурайских мечах (например, удар тренировочным мечом). В идеале считалось, что человек, испытавший сатори, внешне не должен был измениться, однако у него вследствие сильного психологического стресса («просветления») появлялся будто бы новый взгляд на жизнь, на свое место в ней, иное отношение к действительности, которое не поддавалось ни объяснению, ни описанию словами. «Просветленный», по утверждениям дзэновских монахов, мог быстро находить единственно правильное решение в любой ситуации, становился человеком, способным в высшей мере управлять своей волей, другими словами, приобретал все то, что требовалось для каждого самурая. В то же время власть, слава, победа и т. д. — все то, к чему стремился японский воин, становились для самурая после «просветления» малоценными сами по себе.

Собственно же созерцание в Дзэн-буддизме, признаваемое единственным путем для достижения истины, сущность которой заложена в сознании каждого индивидуума, по сути своей является полностью идеалистическим.

В xiv-xvi вв. «Дзэнсю» достигла наивысшего расцвета и стала наиболее влиятельной буддийской сектой, поддерживаемой правительством сегунов. В то время Дзэн-буддизм оказал значительное воздействие на развитие всех областей культуры Японии. Само собой разумеется, что в первую очередь эту культуру воспринял сам господствующий класс средневековой Японии, в том числе и сословие самураев, которое пользовалось культурными ценностями, создаваемыми в стране. Однако в связи с развитием Дзэн самурайство несколько изменило свои воззрения на жизнь и смерть, культуру и ее восприятие.

Дзэн в тот период было уже не столь строгим учением, как первоначально. Наряду с тезисом о готовности в любую минуту хладнокровно уйти из жизни самураи приняли также положение, по которому человек одновременно обязан жить, наслаждаясь жизнью, вычерпывая ее до самых глубин. «Солдатский дух должен был связывать себя с подлинной художественностью», а «японский воин — обладать не только военной доблестью (бу), но и культурой, гуманностью (бун)».

Так, некоторые самураи в редкие периоды мирного времени, кроме военных упражнений, предавались чайной церемонии, рисовали иногда тушью, любовались искусной аранжировкой цветов и даже принимали участие в представлениях театра. Но все эти элементы культуры средневековой Японии в большей или меньшей степени подвергались при своем развитии воздействию учения Дзэн или были порождены им. Хотя это и выглядело парадоксально, но в свете дзэновских утверждений о ненужности знаний, о закалке одной лишь воли индивидуума буси считали положительным и полезным для своей профессии восприятие подобных производных Дзэн, помогающих в сложении характера воина. Например, в тяною — чайной церемонии, процветавшей первоначально в стенах буддийских монастырей и использовавшейся дзэновским духовенством для распространения своего учения, практиковались те же методы «духовного совершенствования личности», что и в Дзэн. Обстановка чайной церемонии отчасти напоминала медитацию. Она должна была способствовать сосредоточению мысли, спокойствию духа, чистоте помыслов, гармонии с природой. Для того чтобы суета внешнего мира не мешала созерцанию и спокойной беседе, чайные домики (тясицу) и приемные для ожидания церемонии (ёрицуки) устраивались вдали от шумных мест, чаще всего в глубине сада. Это обусловило в большей степени интерес к тяною во дворцах сёгунов, даймё и многих знатных самураев. При Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси был развит и введен сложный комплекс действий, сопровождавших тяною. Помещение чайной комнаты было уменьшено и лишалось всяких излишеств. Самураи не должны были отныне вносить в нее мечи; они оставляли их на подставках или особых крюках перед входом, так как чайная комната считалась обителью мира.

Создать надлежащую обстановку при молчаливом созерцании призваны были и сухие сады, которые первоначально устраивали дзэновские монахи в своих монастырях. Каменные сухие сады, названные японцами «садами медитации и мышления», представлявшие собой ровные площадки с установленными на них в определенном порядке камнями и окруженные глухими стенами, наиболее подходили для упражнений в психотерапии, развивали философский образ мыслей в дзэновском понимании и учили «видеть скрытое содержание» того, что было не завершено, -понимать внутреннюю глубину явлений (югэн).

В xiv в. учение Дзэн коснулось также представлении театра «Но» — искусства аристократии и знатного дворянства, развившегося из фарсового танца саругаку. Театр «Но» представлял собой скорее «созерцательное искусство», насыщенное символикой и часто непонятное простому народу. Пьесы «Но» прославляли действия мифических персонажей, героев, верность вассала господину. Они подразделялись на исторические, или военные (сюра-но), и лирические, или женские (дзё-но). К представителям «Но» покровительственно относились сёгуны, причем Хидэёси сам выступал на сцене с песнопениями и пантомимическими танцами. В танцах «Но» принимали участие также рядовые феодалы, придворные и воины, это считалось признаком хорошего тона, «исполнением долга» вассала и т. п.

Тем не менее классические положения Дзэн идеалистического плана все больше расходились с мировоззрением, выработанным самураями на основе дзэновских «искусств». Развитие науки и связанной с ней военной техники, металлургии, горного дела и т. п. расширило круг интересов самурайства. Новинки вооружения и военного искусства показывали, что одной воли для сражения недостаточно, необходимы знания, основанные на книгах, логическое мышление, которое не может рассматриваться как продукт созерцания по системе Дзэн, достаточное для своего времени и сословия образование. Все это в какой-то мере меняло догмы Дзэн в соответствии с духом эпохи.

После окончания периода междоусобных войн противоречия между Дзэн и воспитанием воина по системе Дзэн стали еще заметнее. Самураи, переставшие участвовать в военных действиях, получили больше времени для образования вообще. Многие буси в силу различных обстоятельств оставляли свою профессию и становились учителями, художниками, поэтами.

Важное место в религиозном мировоззрении самураев занимал древний культ синто, который мирно сосуществовал с буддизмом. Основной чертой этой религии японцев было почитание сил природы, местных божеств, предков.

В качестве одной из трех главных синтоистских святынь японцами рассматривался священный меч.

По легенде, священный меч синто был извлечен мифическим персонажем — богом грома Сусаноо из хвоста восьмиголового змея и затем подарен им сестре — богине солнца Аматэрасу. Позднее Аматэрасу вручила меч, восемь кусков нефрита и Зеркало своему внуку Ниниги-но Микото, отправляя его властвовать на земле. Со временем меч превратился в символ самурайства и «душу» японского воина.

Меч наряду с драгоценностью и зеркалом стал в ряде случаев рассматриваться синтоистами как «тело» или «облик» бога (синтай), который помещался в закрытой части главного храма любого комплекса синто — хонся. Иногда мечи не только служили синтаем, но и обожествлялись. Богом, почитаемым в Ацута, например, был пресловутый меч Кусанагй, добытый Сусаноо в хвосте убитого им змея, богом же Исоноками считался меч, названный «Фуцу-но Митама».

Кроме меча, синто освящало также другое оружие самураев, в частности, копье. В честь копья в одном из районов Эдо Одзи устраивался 13 августа древний самурайский праздник «яримацури». Праздник проходил при обязательном присутствии двух самураев в доспехах черного цвета с копьями и мечами (у каждого из воинов на поясе висело по семь мечей длиной более четырех сяку каждый) и восьми мальчиков-танцоров, бросавших после исполнения танцев («сайбара» и «дэнгаку») в толпу свои шляпы, которые рассматривались как талисманы счастья.

В этот же день священники синто раскладывали в храме маленькие копья. Их разрешалось уносить верующим с собой, однако с условием возвращения на следующий год не одного, а двух таких же миниатюрных копий. Они служили амулетами, защищавшими якобы от воровства и пожара.

Синто требовало от самураев обязательного почитания умерших предков и поклонения душам убитых в бою воинов, военачальников, обожествленных героев и императоров. Считалось, что умершие прародители становились богами и, наделенные сверхъестественной силой, оставались в мире живых, влияя на события, происходившие в реальности. Многочисленные божества, населявшие этот мир, и рядовые духи-покровители (удзигами) в особенности, могли, по представлениям японцев, распоряжаться человеческими судьбами, влиять на успех или неудачу в жизни, оказывать воздействие на ход сражения и т. д. Поэтому самураи верили в божественную предопределенность и ставили свою волю в полную зависимость от «воли богов». Перед каждым военным предприятием воины обращались к удзигами, боясь навлечь на себя гнев духов предков, ибо они властвовали над природой, и все бедствия — это месть духов за несоблюдение благочестия.

Почитание предков влекло за собой почитание родины — «священного места обитания богов и душ предков». Синто учило любви к родине еще и потому, что Япония, и только она одна, является «местом рождения» Аматэрасу — богини солнца, которая передала управление страной своим «божественным потомкам».

Поклонение предкам и местным божествам развивалось в культ национальных богов и императора (тэнно) — «посланника Неба», «источника всей нации», единственного из всех правителей земли, имеющего «божественное происхождение», власть рода которого передается из века в век неизменно и непрерывно.

Это имело большое значение в формировании понятия верности самурая феодалу, императору и Японии в целом, проявившемуся во всех несправедливых войнах, которые велись под знаменем национальной исключительности «японской расы». Кроме душ предков, героев и т. д., самураи особенно почитали синтоистского бога войны Хатимана, прототипом которого являлся обожествленный, по традиции синто. легендарный император Японии Одзин. Впервые Хатиман упоминается как «помощник» японцев в 720 г., когда он, по преданию, оказал эффективную помощь в отражении нашествия со стороны Кореи. С тех пор его стали считать покровителем японских воинов. Перед каждой военной кампанией самураи возносили Хатиману молитвы, просили его оказать поддержку в предстоящей борьбе, приносили клятвы — «юмия-Хатиман» («да увидит Хатиман наши луки и стрелы» или «клянусь Хатиманом»).

Наряду с Хатиманом самураи признавали богами войны мифического тэнно Дзимму, основателя императорской династии, императрицу Дзингу и ее советника Такэти-но Сакунэ, а также принца Ямато-дакэ (Ямато-такэру), покорившего айнский восток Японии.

В честь богов воины устраивались в определенные дни празднества. Одним из них был «гунсинмацури», торжественно отмечавшийся 7 октября на территории синтоистского храма в Хитати. Ночью в пределах храма собирались мужчины с мечами (дайто) и женщины с алебардами (нагината), развешивались бумажные фонари, которые затем сжигались.

Синто, являясь исконной религией японцев, однако редко присутствовал в чистом виде в религиозной жизни самураев. Буддизм, проникший в середине vi в. в Японию, был более развитой (при этом — мировой) религией, нежели примитивный синтоизм. Поэтому он был сразу же принят правящими кругами страны и использован в их интересах. Тем не менее синтоистские священнослужители не желали отказываться от своих привилегий и опирались на народные массы, продолжавшие исповедовать традиционную религию. Это заставило буддийское духовенство и правителей древней Японии идти по пути сотрудничества двух религий, что со временем привело практически к синкретизму синтоизма и буддизма.

Слияние синто и буддизма отразилось на духовной жизни самурайства. Нередко японские воины перед военными походами или решающей битвой одновременно поклонялись духам синто и божествам буддизма. В результате подобного сосуществования многие боги синто стали наделяться особенностями буддийских бодхисаттв, в то время как пантеон буддизма пополнялся принятыми в него божествами синтоизма. Культ Хатимана, в частности, номинально являвшегося богом синто, был глубоко пропитан буддизмом. Многие из изречений, приписанных Хатиману, явно носят буддийский характер, так как в них он называет себя Босацу — бодхисаттвой — чисто буддийским термином.

Одновременно с буддизмом в Японии начало распространяться конфуцианство чжусианского толка. Учение Конфуция, переработанное Чжу Си, представляло собой консервативное, догматическое течение более идеологического, чем религиозного плана, так как оно включало в себя, кроме религиозных, очень слабо развитых, еще и этические моменты. В Японии конфуцианство пошло по пути адаптации в местных условиях, сливаясь с буддизмом и синто, воспринимая некоторые их положения. Конфуцианство подтвердило синтоистские требования о «верности долгу», послушании и повиновении подданного своему господину и императору, требовало морального совершенствования посредством строжайшего соблюдения законов семьи, общества и государства. Главной обязанностью каждого мужчины конфуцианство, как и синто, считало обязательное почитание прародителей и отправление культа предков: оно учило дисциплине, повиновению, уважению старших. Всем этим прежде всего и была обусловлена активная поддержка конфуцианства феодальными правителями Японии. Это сделало конфуцианство основой воспитания в среде господствующего класса, и в частности самураев.

В основе конфуцианства лежал принцип патриархальности, который ставил сыновнюю почтительность превыше всего. Согласно конфуцианскому учению, в мире существует большая мировая семья, состоящая из Неба-отца, Земли-матери и человека-дитяти. Вторая большая семья — государственная. В ней император является одновременно и Небом и Землей (отцом и матерью), министры — его старшие сыновья, народ — младшие. И, наконец, обыкновенная семья (политическая и социальная единица). Глава каждой семьи должен повелевать своими домашними и отвечать за них перед государством, которое признает только семью и игнорирует отдельную личность. Отсюда догмат верности и беспрекословного подчинения отцу, феодальному князю (который в конфуцианском смысле слова рассматривался так же, как «отец»), сёгуну.

Конфуцианство учило, что человек становится человеком в силу пяти добродетелей (постоянств), отличающих его от животного.

Первой из них конфуцианство называет человеколюбие, сущность которого — любовь и проявление — добро. Далее следует справедливость — все хорошее и правильное, вес, что в данном случае соответствует разуму. Называется это хорошее и справедливое долгом (другими словами, исполнять свой долг — это действовать в интересах других, не обращая внимания на свою собственную пользу). Третья добродетель — благонравие, почтение к людям, почтительное отношение к «стоящим выше нас» и непрезрительное отношение к «стоящим ниже нас». Иначе говоря, благонравие — это скромность. Четвертая добродетель — мудрость. Быть мудрым — значит быть сведущим в причинах явлений, знать хорошее и дурное, различать правду и неправду, добро и зло и разбираться даже в том, что не слышно уху и не видно глазу. Последняя, пятая добродетель — правдивость — это то, что незыблемо, непреложно, что без лжи и фальши твердо согласуется с «путем», то, что есть правда и истина и т. д. Все эти положения, заимствованные японским философом Кайбара Экикэн у интерпретатора учения Конфуция чжусианской школы Чжоу-цзы, и представляют основу конфуцианства, принятого в Японии.

Понятие человеколюбия, по Конфуцию, включает в себя все положительное, содержащееся в вышеуказанных добродетелях, поэтому он говорил только о человеколюбии как о главной добродетели, включающей в себя все перечисленные постоянства. Если человек, следуя природе пяти постоянных добродетелей, или человеколюбия, «не находится под пагубным бременем своих страстей и только всецело предоставляет себя влечению естественного начала», то в его жизни возникают пять человеческих отношений: между родителями и детьми; господином и слугой; мужем и женой; старшими и младшими братьями; между друзьями. Эти пять основных отношений называли «горин».

Для самурая отношение между господином и слугой было основным. Из этого отношения черпались понятия о долге господина перед слугой и слуги перед господином. Содержание своих слуг было законом нравственного долга господина, и он не мог это считать своей милостью по отношению к слугам, так как жил трудом своих слуг и должен был, наоборот, смотреть на это как на милость с их стороны. Для слуг же служение господину есть долг и обязанность, а не милость. С благодарностью должны они получать от своего господина выдачи натурой или деньгами, и их должна воодушевлять только одна мысль: отдать свою жизнь за него. «Это — закон нравственного долга слуги», — говорится в конфуцианском учении. Такие отношения — не что иное, как «справедливость», или «нравственный долг господина и слуги».

Идея верности господину и неразрывно связанное с ней понятие долга были выдвинуты в Бусидо на первый план, в то время как более отвлеченные философские положения конфуцианства претерпели на японской почве соответствующую перегруппировку и переоценку, не меняя, однако, своей сути. Верность («служение господину как источнику всех благ») и долг («осуществление этой верности») во всей конфуцианской этике являлись наиболее активными элементами, все остальное считалось второстепенным и «покрывалось практическими идеями» этих .двух понятий, занимало как бы побочное, служебное положение.

Но верность господину могла выражаться не только в постоянном служении ему, готовности в любой момент пасть за него. Вассал проявлял свою верность также тем, что следовал за своим господином по пути смерти, выражавшемся в «самоубийстве вслед», которое стало к xiv в. распространенной формой исполнения долга.

Таким образом, религиозное мировоззрение самураев слагалось из догм буддизма и конфуцианства, привнесенных в Японию из Китая, и элементов веровании и обычаев местной национальной религии — синто, которая вошла с ними в тесное соприкосновение.

Со временем элементы этих трех религий переплелись и составили как бы единое целое. Другие большие религии и религиозные течения оказали на сословие воинов менее существенное влияние.

Внезапная остановка дыхания при тяжелых механических повреждениях может привести к смерти. Жизнь потерпевшего может быть спасена, если своевременно поддержать дыхание и ток крови до прибытия врача. Кислород поступает в организм человека через легкие, доставка его органам и тканям и выделение углекислоты осуществляется благодаря функциям дыхания и тока крови.

Изменение воздуха в легких — следствие периодических движений — 16-20 вдохов в минуту.При этом за счет сокращения мыщц, обеспечивающих дыхание, происходит поднятие ребер и установление их в более горизонтальном положении,что благоприятствует роширению грудной полости и обеспечивает поступление воздуха в легкие.Так происходит вдох.Выдох происходит пассивно,за счет расслабления мышц(в том числе и диафрагмы) и опадания грудной полости.В механизме регулировки легочного дыхания (частоты и глубины) ведущими являются специальные нервные центры,которые расположены в мозгу.При сложных состояниях после остановки дыхания,как правило, через несколько минут происходит и остановка сердца

У умирающего человека после остановки дыхания и последнего сокращения сердца наступает так называемая клиническая смерть. Это период длительностью 3-6 минут, на протяжении которого продолжается минимальный газообмен и другие процессы на клеточном и тканевом уровне, и человека еще возможно оживить, если немедленно применить искусственное дыхание и массаж сердца. В этих случаях нельзя терять даже секунды, потому что быстро настанет истинная (биологическая) смерть.

В случаях,когда момент наступления клинической смерти не определен, вышеописанные способы по возобновлению дыхания и работы сердца необходимо проводить до тех пор, пока к потерпевшему не вернется сознание или появятся признаки истинной смерти.

Признаки клинической смерти:

• сердце не бьется
• отсутствует дыхание и сознание
• зрачки не реагируют на свет
• кожа очень бледна или синюшная

Признаки истинной(билогической) смерти:

• помутнение роговицы
• широкие, не реагирующие на свет,зрачки
• одубение мышц
• трупные пятна размером с ладонь

Признаки остановки дыхания:

• отсутствие движения грудной клетки
• посинение кожи и слизистых оболочек

Read More

Проще всего хваты ножа можно разделить на две группы:

1. Клинок со стороны большого пальца — названия, которые чаще всего использутся для определения этого хвата: естественный, обычный, молотка, топора, фехтовальный, сабельный, рапирный, «heaven», forward grip.

2. Клинок со стороны мизинца — определяется как: стилетный, обратный (reverse grip), сосулька, «earth».

В зависимости от школы (системы) различия эти точны в большей или меньшей степени. Некоторые системы удовлетворяются простейшим разделением, другие «делят волос на четыре». Так, например, хват «обратный» (reverse) у них различается от «сосульки» тем, что в первом варианте клинок защищает предплечье, а при «сосульке» нож держится под прямым углом к руке… А в других школах эти названия используются попременно.

Если говорить о хватах из первой группы, то названия «естественный», «обычный» и «молоток» обычно используют для определения очень крепкого, солидного хвата, когда все пальцы вместе с большим плотно охватывают рукоять. «Фехтовальный» — это такой, при котором рукоять держится немного свободнее, что позволяет лучше использовать запястье. Некоторые используют названия «фехтовальный» и «сабельный» как синонимы, для других «фехтовальный» — это более широкое определение, а «сабельный» и «рапирный» являются его вариантами.

Между поклонниками «фехтовального» хвата и «обратного» давно уже длится спор об их эффективности в бою. Существуют системы, которые предпочитают только один вариант, бывают так же и такие, что посвящают одинаковое внимание им обоим. Фактом есть однако, что оба хвата имеют свои достоинства, а хороший боец в зависимости от ситуации пользуется и одним вариантом, и другим.

Фехтовальный хват прежде всего дает большую подвижность запястья, что позволяет наносить очень точные порезы и уколы, а так же молниеносно сменять направление в технических комбинациях. Ведение оружия при порезах напоминает сабельную технику (удары «с кисти»), а в уколах — технику рапиры. Другим достоинством этого хвата есть возможность дальше дотянуться, поэтому он прекрасно подходит для поединков «один на один», которые начинаются на дальней дистанции. Понятно, что есть и при «обратном» хвате техники, что позволяют быстро сократить дистанцию (специализируются в этом, в частности, люди из pekiti tirsia kali), но содержат в себе эти приемы слишком много элемента «все или ничего». По моему скромному мнению, для «вступительной игры» лучше подходит хват фехтовальный.

Насколько хват фехтовальный ассоциируется со скоростью и точностью, настолько же хват обратный — это прежде всего сила.

Такой солидный хват позволяет наносить решительно более сильные удары, чем фехтовальный. Его недостатком прежде всего есть меньшая дистанция атаки и то, что под некоторыми углами из него порезы просто невозможно сделать (либо они мало эффективны). Так же он не годится для «охоты на запястье», что ограничивает его использование на дальней дистанции.

Зато это идеальный хват для работы на ближней дистанции. Он позволяет наносить, например, уколы в спину и шею, дает возможность достать подключичную артерию, что при «фехтовальном» практически невозможно. Другим его достоинством есть возможность выполнять болевые захваты (если кто-то это дело любит), а так же огромная устойчивость на попытки разоружить пинками или ударами.

Техники, выполняемые на этом хвате, очень напоминают техники каратэ (тетсуи, гедан бараи, учи уке и сото уке) и боксерские (боковые и апперкоты).

Кроме описанных выше хватов существует целый ряд других способов удержать нож, очень популярных среди жителей городских трущоб и тюрем этого мира, с такими поэтическими названиями, как «кукушка», «леопард», «порезанная майка» или «кулак», служащих для выполнения очень специфичных задач.

Но так как джентльмены, что посещают нашу сторону, в основном заинтересованы благородным искусством фехтования на ножах, я не вижу необходимости описывать, а тем более анализировать пользу этих методик 😉

Отдельная благодарность Рышарду Ёжьвяку за предоставление рисунков с разными хватами ножа.

Давно я был наслышан о «прикосновении отсроченной смерти». О нем сообщали различные корейские, японские и китайские источники. Это казалось абсурдом. Ясно, что хорошо сконцентрированный и нанесенный в нужное место «атеми» может отправить человека на тот свет — это можно продемонстрировать. Но как поверить в то, что легкое прикосновение, почти незаметное для жертвы, может привести через две недели или два месяца к серьезным нарушениям внутренних органов, часто приводящим к смерти?

Это, похоже, уже слишком. Я не мог поверить в это даже после того, как увидел много невероятных подвигов в боях на протяжении многих лет. Проведя какое-то время в залах каратэдо в Азии, я так никогда и не подошел близко к тому, чтобы увидеть это искусство. В 1955 году я отправился на Тайвань. Там передо мной прошло много разнообразных одаренных бойцов — людей, которые ломали кирпичи с той же легкостью, с какой ваша жена сломала бы кусок пирога; людей, которые могли лишь слегка коснуться вашего тела и вызвать этим появление ярко-красной линии у самой поверхности кожи; людей, которые могли выдержать вес свыше 80кг на своем фаллосе; людей, которые могли засунуть руку до локтя в необработанную, довольно твердую почву; людей, которые поджигали свои пальцы. Но мне снова не удалось увидеть «касание отсроченной смерти». Через два года я стал готовиться к отъезду.

За неделю до того, как должен был отойти мой теплоход, я беседовал в столице с известным тайваньским учителем кулачного искусства, звали его Оу Синьян. Его демонстрации боевого искусства были одновременно красивыми и мощными, рассказ очень оживленным (знание литературного китайского языка было достаточным, чтобы мы обходились без переводчика). С помощью соответствующих анатомических схем он объяснил, что мастера Шаолиня на протяжении веков руководствовались при нанесении «атеми» временем суток. Мастер говорил, что кровь подходит близко к поверхности тела в разное время дня по-разному, и бойцу нужно лишь знать ход ее циркуляции, чтобы нанести удар в ту часть тела, где кровь находится близко от поверхности. В этом случае наверняка наносится сильная травма, возможно даже с последующей смертью.

Метод проверен временем и надежен, продолжал мастер. Любой врач — специалист традиционной китайской медицины может потвердить его действенность. Действительно, когда жертва драки приходила (или чаще ее приносили) к врачу, врач проводил лечение пользуясь той же анатомической схемой, если травма проистекала именно от таких ударов, соответствующих времени дня. Сказанное было поразительным. На Западе ничего подобного известно не было. Но все же — это были только слова. Могу ли я увидеть какие-либо доказательства? Сомнения обуревали меня.

Маленькая бородка Оу ощетинилась, хотя выражение лица не изменилось. Я поспешно сказал, что хотя и готов поверить его словам, не требуя доказательств, но многие скептики на Западе в это не поверят. Их можно убедить только какой-либо осязаемой демонстрацией.

Мастер произнес краткую команду. Из задней комнаты вышел молодой человек лет 25 с бесстрастным видом и гладкими мускулами. Оу встал со своего места и подошел к ученику. Без каких-либо предупреждений он быстро нанес ему удар, но не слишком сильный, не сжатым кулаком, а лишь суставами пальцев, в левую часть корпуса, где сразу после удара появилось маленькое красное пятно.

Оу вернулся на свое место; ученик кое-как добрался до кушетки с чужой помощью. Оу сказал, что в это время (около 3 часов пополудни) было очень опасно наносить удар в место с большим количеством крови. Поэтому удар был направлен несколько в сторону от опасной точки, так чтобы только продемонстрировать метод.

Оу взял меня за локоть и подвел к кушетке. Юноша лежал на спине, все тело напоминало мокрую тряпку; широко открытые глаза никуда не смотрели; дыхание было затрудненным и ускоренным. Я потрогал его лоб — он был холодным и влажным.

Оу сказал: «Не поверите же вы, что после такого удара ученик мог драться еще хоть мгновение?»

Я ответил: «Конечно нет».

«И как же», — продолжал он, — «ученые Запада объясняют все это? Я ударил его очень слабо в то место, куда часто бьют на западных соревнованиях по боксу. В этих соревнованиях удар, подобный моему, не только не причинил бы вреда противнику, но и оставил бы меня открытым для контратаки. Вы должны поверить, что техника и сила — это еще не все, что нужно в схватке. Важно знать куда ударить. Вы, конечно, это знали и раньше, но сегодня узнали еще одну важную вещь — когда ударить. Наша судьба не только в звездах, но и в часах. Помните это»

К этому времени юноше дали какое-то лекарство, и его дыхание стало более спокойным. На мой вопрос о состоянии ученика Оу ответил, что с ним все в порядке благодаря лекарству, и он еще около месяца будет не в той форме чтобы драться. За это время придут в порядок его внутренние органы.

Я устал и чувствовал себя немного выведенным из равновесия. После демонстрации приема наш разговор стал затухать, я готовился уйти. Однако неожиданно вспомнил о «касании отсроченной смерти». Может быть, удар в определенное время — это выражение той же силы? Чувствуя угрызения совести за отнятое у него время, я все же спросил Оу, слышал ли он что-нибудь об этом. Оу ответил не сразу. Он спокойно смотрел на меня. Это продолжалось минуту или больше. Я тоже смотрел ему в глаза; сердце во мне колотилось, а разум подсказывал, что я зашел слишком далеко и обидел мастера.

Оу сказал несколько слов по-тайваньски которых я не понял. Юношу вынесли вместе с кушеткой. Все вышли, кроме одного мальчика лет 15. Оу повернулся ко мне.

«По вашему тону видно, что вы связываете это так называемое «касание отсроченной смерти» с ударом в определенное время который вы только что видели. Вы правы. Однако умение выполнять это «касание» находится далеко за пределами возможностей большинства мастеров, даже самых лучших. На Тайване я один владею этим. Но редко демонстрирую свое умение даже перед китайцами».

В этом месте Оу улыбнулся, впервые за все время нашего разговора, и сказал: «Здесь контроль менее уверенный, чем в простом «ударе в определенное время». Поэтому и опасность куда большая. Кто захочет подвергаться такому «прикосновению», когда опасность не только физическая, но и психическая? Может быть, вы?»

Я ответил не сразу, думая что он шутит и будет продолжать свою речь и дальше. Но Оу замолчал. Он сидел со сводящей с ума слабой улыбкой и ждал. Тут уж заговорил я, признавшись, что я не только не квалифицированный, но и вообще не боец, возраст у меня не тот, и что через неделю меня ждет корабль и т.д.

Оу засмеялся, дав мне знак умолкнуть, и только тогда я понял, что он действительно пошутил.

Оу указал на юношу в задней части комнаты; тот не колеблясь вышел вперед. «У моего сына не было еще опыта, а он ему очень нужен», — сказал Оу просто.

Я поднялся, чтобы посмотреть. Оу начал движения своим правым указательным пальцем, легко поставив своему сыну точку чуть ниже пупа. Потом он снова повернулся ко мне.

«Вот и все, просто прикосновение. Ци передалась очень гладко. Так как вы уезжаете через неделю, я рассчитал эффект на три дня. В полдень ровно через три дня Алиня начнет тошнить и он сляжет. Так что я поручаю Алиня до этого времени вам. Через три дня встретимся в Тайбэе в «Южион-отель». А пока — до свидания».

Так закончился наш разговор. Алинь со своей неизменной улыбкой возвратился со мной в Тайбэй. Я спросил, почувствовал ли он что-либо, когда отец сделал «прикосновение»? Алинь ответил отрицательно. Три следующих дня мы были неразлучны, и он очень понравился мне. Алинь помогал мне собираться на корабль — упаковывал багаж.

Утром третьего дня Оу, одетый на манер западного бизнесмена, пришел в мой отель. После обычных формальностей за чашкой чая он спросил, следил ли я за Алинем. Я ответил, что он все это время был со мной.

Мы втроем прогулялись по беспорядочной грязной прибрежной части города и вернулись в отель как раз в двенадцать. Мы зашли в мою комнату; Оу и я сели в кресла, Алинь лег на диван. Мы одивленно беседовали, но я думал об одном — о времени. Я попытался незаметно посмотреть на часы (12-05). Оу заметил мое движение.

«Не беспокойтесь», — сказал он, — «это произойдет, а я лучше подготовлюсь». С этими словами Оу открыл небольшую сумку, которую принес с собой, и достал оттуда несколько бутылок с жидкостями разных цветов и оттенков. Он взял их с собой в ванную комнату и пробыл там минут пять. Вернувшись, Оу сел в кресло подальше от кровати.

Через три или четыре минуты Алинь заговорил, чтобы нарушить тишину: «Пока что, папа, абсолютно ниче…» Голос оборвался и настала тишина.

Оу встал, сказал «это произошло»; подошел к кровати и потрогал пульс потерявшего сознание сына. В следующий момент он уже был в ванной и готовил микстуру.

Я подошел к кровати: пульс Алиня почти не прощупывался. Это обстоятельство вместе с открытыми пустыми глазами испугало меня. Вернувшись в кресло я почувствовал себя совершенно беспомощным. Оу не обращал на меня внимания. Алинь после принятия микстуры постепенно приходил в себя, бледность почти исчезла. После массажа, холодного и горячего компрессов Алинь снова стал выглядеть как обычно.

Только тогда Оу повернулся ко мне. Он не пытался скрыть крайней усталости, хотя голос его был таким же мягким как и раньше. Я понял, что он рисковал жизнью сына, и теперь хочет послать меня к черту.

«Вы видели?» — просто сказал Оу.

«С мальчиком будет все в порядке?» — спросил я обеспокоенно.

Усталым голосом он ответил: «Да, бояться нечего. С ним все в порядке. Равновесие было пугающе неустойчивым, но это уже моя проблема. Теперь все хорошо. Через три месяца вообще все пройдет и не будет никаких последствий».

А потом: «Но теперь-то вы удолетворены?»

Сказав ему, что да, и поблагодарив, я смущенно вышел, чувствуя себя в душе подлецом по отношению к юноше, к которому успел искренне привязаться.

Хотя, наконец-то я добился желаемого. Я увидел «прикосновение отсроченной смерти», которое почти привело к нужному концу. Могу поклясться на Библии, что оно существует, и нужно отдать должное мастеру Оу Синьяну постигшему столь страшно-великое искусство!!! И все же радость от полученного знания не была полной. В последний день, когда отходил мой кораблю, я увидел с палубы улыбающегося Алиня рядом со своим отцом. Они махали мне пока корабль не отошел от пристани. Думаю, что оба поняли мои чувства, и пришли чтобы их развеять. Им это удалось…

В экстремальной ситуации, когда ваша жизнь и здоровье подвергаются опасности, хороши все средства для выживания. Любые подручные средства, которые могут положительно повлиять на исход поединка, должны быть использованы. Но, если их нет, то вашим оружием становится ваше тело. И ногам отводится первое место. Вы стоите, передвигаетесь, наносите удары. Нужно лишь понимать, что реальный уличный бой — это не спортивный поединок и, тем более, не эффектный балет киногероев Ж. К. Ван Дамма. И то, что подходит для показательных выступлений или спортивных поединков, совсем не подходит для уличной драки.

«Но как же,» — скажете вы — «А как же соревнования, где часто одерживают победу красивыми, эффектными ударами?». Ответ прост. Посмотрите, много ли мастеров выступает на татами или ринге, оцените их уровень и подготовку. Зеленые, синие пояса? Бог с ним — первые, вторые даны? Насколько они компетентны в уличной драке, насколько проработана их техника защиты и атаки, доведена ли до уровня рефлекса? Вряд ли. Поэтому одни наносят ура-маваси в челюсть, а другие в эту челюсть получают. Думаю, что «спортсмены» и Мастера — абсолютно разные категории. Для Мастера боевое искусство — путь жизни, способ самосовершенствования и познания, на крайний случай — эффективная система самозащиты. Но не средство доказательства превосходства над кем-то. Искусство Мастера невидимо. Для «спортсменов» же соревнования — способ стать известным, показать свой бойцовский дух. Проверить свои силы в поединке с равным, с таким же, как и они. Но уличные реалии доказывают, что противник на улице — уже не «такой». Он непредсказуем, он жесток и цель его — не кубок и не медаль. Его цель — вы, ваше здоровье или жизнь. Нужно трезво оценивать границу, где кончается спорт и начинается беспощадная драка.

Поэтому, в уличной драке: удар не должен быть виден. Вы не должны его «телеграфировать». Исходя из этого, предпочтение отдается ударам не выше среднего уровня. Цели — подъем стопы, голень, колено, мышцы бедра, пах, мочевой пузырь. Задача каждого удара — максимальный травматизм за минимальное время. Удары должны быть неожиданными, следовательно, на их подготовку надо затрачивать минимум времени.

Далее следует фраза, которая повергнет в шок приверженцев традиционных, классических стилей: Колено выносить не надо!

«А как же все мае, йоко, маваси?» — спросите вы. Спокойно! Колено оставим для тренировки и постановки именно мае, йоко, маваси. Колено — «телеграф» для вашего противника. Увидев «заготовку», он разорвет дистанцию, уйдет с линии атаки и не известно тогда, чем все закончиться… Плюс, колено — лишний «угол», увеличивающий время нанесения удара, отнимающий скорость и ломающий самую оптимальную траекторию удара — прямую. Чем прямее траектория удара, тем быстрее он доходит до цели. Не нужно забывать, что вынос колена — это сам по себе удар в ближнем бою, а все «мае (ап)», «йоко (йоп)», «маваси (дольо)», «шассе», «фуэтэ» — это его продолжение в том случае, если противник «ушел» от вашего удара коленом и пытается разорвать, увеличить дистанцию.

Тем не менее, не нужно утрировать мои слова о «бесколенных» ударах до состояния циркуля — этакий зомби, у которого одна нога опорная, а вторая, полностью прямая, рисует круги. Нет. Существует масса способов выноса ноги через «восьмерки», «волны» и т.д. Для описания их нужен большой обзорный труд, что не является задачей данной статьи. Следует лишь сказать, что наглядный пример нанесения подобных ударов можно увидеть в технике филиппинской школы пананджакман, китайского стиля ушу вин чун, французского сават и некоторых других.

Read More

Мы знаем, что сознание и тело тесно переплетаются. Точно также, как сознание перемещает тело, тело может воздействовать на сознание. Ключевой аспект физиологического контроля над сознанием – контроль дыхания. Дыхание – это истинное зеркало психо–физиологического состояния. В то время, как многие люди могут развить у себя непроницаемое лицо игрока в покер, на котором не отражаются их эмоции, их истинное состояние сознания всегда выражается в их способе дыхания. Гнев характеризуется быстрыми вдохами с принудительными выдохами. Беспокойство выражается в беспорядочном прерывистом дыхании, и при этом дыхание выполняется верхней частью груди. В то время, как дыхание отражает ваши эмоциональное и физиологическое состояния, его можно также использовать, чтобы изменить это состояние за несколько секунд.

В западном мире мы учимся дышать верхней частью груди. Это происходит от западного идеала правильной фигуры с характерной раздутой грудью и втянутым животом. Выберите время и примите это положение. Обратите внимание на то, как много энергии расходуется на сохранение этого положения. Удерживайте это положение в течение некоторого времени, и скоро вы заметите, как много напряжения оно создаёт. Сохраняйте это положение от пятнадцати до двадцати минут, и вы почувствуете сильную усталость. В то время как боевые искусства учат нас дышать животом, в состоянии напряжения, опасения и беспокойства большинство учеников возвращаются назад к мелким судорожным дыхательным движениям грудью, которые служат только для сохранения оптимального состояния. Для выполнения контроля дыхания необходимо хорошо понимать его “механику».

Диафрагма – это главный мускул дыхательной системы. Это – большой, плоский мускул, отделяющий брюшину от грудной клетки. Диафрагма опускаясь вниз увеличивает объём грудной клетки и создаёт вакуум, который тянет воздух в лёгкие. Вторичные или так называемые добавочные мускулы дыхания включают межрёберные мускулы (между ребрами), и в меньшей степени, мускулы шеи. Добавочные мускулы функционируют, чтобы увеличить предшествующий и последующий диаметр грудной клетки, а также поднимают и расширяют рёбра.

С хорошей «западной» фигурой мы используем нашу добавочную мускулатуру, чтобы поднять грудь повыше. Использование добавочных мускулов без правильного использования диафрагмы служит, чтобы держать воздух высоко в груди и не расширяет лёгкие до их вместимости. Обычное грудное дыхание у взрослого человека имеет объём от 500 до 700 мл воздуха. Это выражается в менее эффективной поставке кислорода в вашу кровеносную систему, а значит и меньший энергетический потенциал для физических действий. С другой стороны, глубокое брюшное дыхание, как правило, имеет объём от 2500 до 3000 мл воздуха и полностью расширяет лёгкие для оптимальной поставки кислорода в кровь.

Правильное дыхание

С этими элементарными знаниями мы можем понять процесс правильного дыхания. Нормальное спокойное дыхание использует только диафрагму. Это дыхание называют брюшным дыханием. Грудь остаётся полностью спокойной и добавочные мускулы не используются. Это – правильный способ дышать. Именно так дышат младенцы до того, как их научат “правильному положению». Именно так дышит кот или другое хищное животное, когда они крадутся на охоте.

Дыхание должно выполняться так, чтобы живот раздувался подобно воздушному шару и создавалось ощущение потока воздуха, который течёт глубоко в нижнюю часть тела. Когда вы достигли максимально удобного дыхания, давите воздух ещё дальше вниз к тазу, слегка напрягая живот. Выдох выполняется постепенно. Воздух медленно выдыхается, сохраняя небольшое напряжение в мышцах живота. Добавочные мускулы должны участвовать в этом процессе только при одышке, и сокращаются только после того, как полное дыхание диафрагмой было выполнено. Добавочные мускулы используются, чтобы расширять и поднять грудь, чтобы более полно раздуть самые высокие части лёгких.

Всё дыхание должен быть выполнено через нос за исключением того момента, когда боец кричит, выполняя киай. Дыхание носом наиболее эффективно для поставки кислорода и сохраняет влажность воздушных путей. Это становится чрезвычайно важным, когда проводится длительная и тяжёлая тренировка.

Преимущества правильного дыхания

Правильное дыхание имеет четыре главных преимущества для людей, практикующих боевые искусства.

• Во-первых, через нейро-физиологическую обратную связь, оно держит сознание спокойным и “приземлённым». Только попробуйте, делая медленное глубокое брюшное дыхание, стать сердитым или истеричным. Это просто невозможно сделать. В соревновательных или опасных ситуациях, некоторые атлеты становятся слишком беспокойными. Это – результат действия симпатической нервной системы. Возбуждённая симпатическая нервная система освобождает поток адреналина, что выражается в реакции «бой или бегство». Волна адреналина действует и на тело, и на сознании, тратя впустую огромные запасы энергии.

Глубокое брюшное дыхание с лёгким напряжением в животе демпфирует симпатический ответ в пользу парасимпатической нервной системы. Парасимпатическая нервная система способствует расслаблению, понижению пульса, замедлению дыхания и сохранению энергии. В этом случае вы способны ответить на угрозу соответственно скорее, чем реагируя в возбуждённом состоянии. Сохранение запасов энергии с помощью парасимпатической системы становится очень важным в действиях на выносливость.

• Во-вторых, правильное дыхание позволяет обеспечить повышенный обмен кислорода в лёгких, выражающийся в улучшенной работе мышц во время деятельности, требующей максимального усилия.
• В-третьих, удержание дыхания низко в животе автоматически позволяет держать центр тяжести тела низко и обеспечивает более устойчивое равновесие.
• В-четвертых, вероятно наиболее важным качеством правильного дыхания является способность помочь в сохранении сознания, сосредоточенного на настоящем моменте.

Развитие привычки к дыханию диафрагмой требует длительной практики. Требуются годы, чтобы воспитать привычку к правильному дыханию, так что не ожидайте удивительных изменений внезапно. Чтобы вернуть ваше тело назад к нормальному дыханию, которое тело знало во младенчестве, потребуется немало усилий.

Таким образом, правильное дыхание обеспечивает следующие преимущества:

• Спокойствие сознания от спокойствия тела.
• Повышенный обмен кислорода в лёгких.
• Понижение центра тяжести.
• Лучшее фокусирование.

Баланс. Равновесие. Эта простая философская концепция даёт, кажется, ответы на все вопросы, которые я задал Риксону Грэйси. Риксон, уроженец Бразилии, является одним из старших братьев Ройса Грэйси (трёхкратный чемпион популярных чемпионатов мира по боям без правил, «the ultimate fighting championship») и сам одержал более четырёхсот побед. Его считают самым сильным бойцом клана Грэйси.

Меня интересовало, каким образом Риксон смог добиться такого результата. К моему большому удовольствию я увидел перед собой обычного человека, а не волосатую обезьяну весом около ста пятидесяти килограммов, накачанную стероидами. Оказалось, что его победы не имеют никакого отношения к подъему весов, или непрерывному поглощению пищи в течение всего дня. Это не имело никакого отношения к ненависти, психозам или подобным фобиям. Это было связано только с балансом.

Вопрос: Чем является для Вас дзюдзюцу?

Ответ: Дзюдзюцу подобно философии. Дзюдзюцу помогает мне выстоять в столкновениях с жизнью.

Вопрос: В чём Вы видите Путь?

Ответ: В обычной жизни. Понимать наше общество, общаться с людьми, соревноваться в турнирах по рукопашному бою, чувствовать уверенность в себе, ходить по улицам и быть способным помочь людям, быть достаточно сильным, чтобы простить …

Read More

Не так давно на форумах появилась тема Как работать против боксера. Там же было опубликовано несколько «рецептов». В дополнение к ним привожу информацию от самих боксеров (кто еще лучше знает как надо работать против себя самого?). Плакат был сфотографирован в зале бокса спорткомплекса ТГАСУ.

И теперь пункты плаката подробнее:

Вопрос с форума:

Уважаемый Юрий Юрьевич!

Вопрос, может быть, покажется Вам дурацким (скорее — покажется вопросом начинающего:)), однако так как Вы всегда отличались несколько нестандартным взглядом на «базовые» вещи (относительно БИ), решил спросить Вас про это.

Почему формы «являются немаловажным подспорьем при обучении любому стилю»? В «классическом» Хапкидо, как я понял, форм нет, — так почему Вы для КОНТЭНа создали формы? Полагаю, не только чтобы ближе было к китайским БИ:).

Как это увязывается с концепцией о том, что «приемы — как буквы в слове, создавать их надо для конкретной ситуации?» Как сказал один знакомый кик-боксер — «бой с тенью» куда ближе к той идее, чем всякие там предварительно известные формы, которые в бою ни фига не нужны и только мешают проявлению инициативности и фантазии»… приблизительно так, только погрубее: (…. ну, сами знаете как отзываются большинство боксеров о БИ:).

Прошу прощения про любые «очепятки»)- пришлось писать в спешке:).

Ну и, наконец — а я Вас еще не благодарил за то, что написали Да-цзе-шу? Если нет — так примите мои глубочайшие благодарности!

Совсем серьезно… с уважением, Асен.

С уважением, Асен Г

Спасибо за спасибо.

Действительно, глупо было бы придумывать формы лишь для того, чтобы быть на кого-то похожим. Да и ката ради ката тоже никому не нужны. Причины для этого были совершенно другие, гораздо более уважительные — хотя бы и ИМХО.

Формы нужны для того, чтобы люди приходящие обучаться КОНТЭН видели его не раз в год по чайной ложке от меня (сейчас я двигаюсь редко и вовсе не так свободно, как, скажем 9-10 лет назад, когда я был на пике формы, хотя «реставрация» и ведется), причем каждый раз — что-то новое. Или от старших учеников, которые делают то, что у них получается. Не хочу сказать ничего плохого, но каждый человек накладывает на технику свою индивидуальность, имеет свои «коронки», и в итоге КОНТЭН одного из них может совершенно не походить на КОНТЭН другого — и при этом все равно быть КОНТЭНОМ, на тех же принципах и элементах. Что же тогда брать за образец новичку, который еще не имеет собственного понимания стиля?

Для этого он изучает форму, где даны не просто приемы или элементы по отдельности, а некая уже готовая заданная схема — без случайностей, ошибок и исключений из правил, которые на начальном этапе вообще ученику на глаза попадаться не должны. Потому что иначе база не «инсталлируется», — или потом будет «глючить». Таким образом, форма — это прежде всего именно образец движения. Печка, от которой можно танцевать. Кстати — тут дело вовсе не в «великости и могучести» КОНТЭНа — это касается любого стиля, объединяющего в своем арсенале качественно различную технику, — броски, удары рук, удары ног. То есть, тех же ушу, каратэ, и т.д., — хоть старых добрых, хоть новых и злых, — которые пытаются быть не спортом (или не только спортом), а еще и боевым искусством.. Необходим некий образец, — именно для того, чтобы его сперва заучить, а потом ИЗУЧАТЬ, ища в нем те самые принципы, которые по каким-то причинам называются базовыми. Именно так понимается суть стиля, — та самая суть, по присутствию или отсутствию которой можно говорить, каратэ это вообще, тэквондо, или кик-боксинг.

Кто перед вами — каратист, тэквондоин или кикбоксер? Как вы это определите? В их движениях присутствуют некие характерные особенности, свойственные той школе, в которой они обучались, — и поэтому, несмотря на то, что и в каратэ, и в ушу, и в тэквондо присутст-вуют такие техники, вы можете отличить их друг от друга. Ну а особенности эти — откуда берутся? Существуют многие способы сделать один и тот же удар — почему же в этой школе избрали именно эти? А в некоторых — так и несколько одновре-менно, вроде бы одинаковые задачи выполняющих, — зачем? Если рассматривать техники в отрыве друг от друга, вы никогда этого не поймете. Вы даже можете изучать прием за приемом (даже одного и того же каратэ) — и получите не более, чем свалку приемов, «не пришитых» друг к другу, не вяжущихся или плохо вяжущихся между собой, которые не смогут «переходить» друг в друга, — и по-этому не смогут образовывать комбинации, образовывать рисунок боя. Многие из тех, кто пытается изучать БИ самоучкой или пытается соединять разные стили и направления, это чувствовали на собственном опыте — как и я, кстати.

И это касается практически любого стиля. Если вы внимательно читали мои статьи, то должны были заметить, что я не против форм, — я выступаю против их бездумного заучивания, против того, что человек формы делает одним способом, а дерется — совершенно по-другому. Именно здесь я и задаю вопрос, — зачем тогда вы учите формы, если практически никогда ими не пользуетесь? Не лучше ли в этом случае отказаться от этих форм, которые вам по сути все равно не нужны? А если нужны — то почему бы вам тогда не придумать формы, в которых будут использоваться те боевые движения, которые у вас в ходу?

Я утверждаю, что в формах нет небоевых движений. Покажите мне любую ката любого стиля — и я прямо тут же у вас на глазах ее расшифрую так, что вы и подумать не могли — и это будут именно боевые, жестокие, а то и «грязные» приемы, причем вполне реальные и экономичные. Хотите на спор? Кроме пумсе тэквондо wtf, изначально «холостых»,- вообще все корейские формы-«новоделы» изначально создавались лишь для показа и реального смысла от них никто не требовал. Хотя и там можно многое найти — ведь там тоже не все до конца выдумано, туда целыми связками тянули красивые комбинации и последовательности из самых разных более старых стилей. То есть, толк все равно извлечь можно. Как в «пустом» вроде бы отвале у рудника, тоже можно найти крупицу золота. Если поискать, конечно, — а не просто верить кому-то на слово. Хотя бы и мне.

В формах, а тем более старых, нет небоевых, то есть «пустых» движений. Просто многие их толкования не соответствуют действительности или намеренно искажаются. Не знаю, откуда и когда это пошло, — но слишком уж выгодно многим «бумажным тиграм» поднявшимся на возвышенных разговорах о философии и именно таком заучивании и «танцевании» ката. Это ведь очень выгодный бизнес. Потому что поговорить о высоком и поводить руками приходит гораздо больше людей, причем с деньгами, чем юных сорвиголов, желающих драться. У которых к тому же, как правило, почему-то никогда нет денег.

Форма насыщается не только большим количеством приемов и элементов, поставленных друг после друга, — это было бы слишком примитивно и не давало бы нужного обучающего эффекта — она обычно составляется таким образом, чтобы ее можно было читать и переживать по-разному, как некую картинку-загадку. Конец первого приема и начало следующего могут сами по себе быть еще одним приемом. То, что вы привыкли «видеть» как блок, можно интерпретировать как атаку. Или как бросок. Или разворот с использованием инерции руки. Таким образом, вы сможете не просто заучить множество узкоспециализированных действий, а действительно овладеете ими, — то есть, сможете применять их непривычным для противника способом, путая его планы. Именно поэтому, кстати, я утверждаю, что боевые движения не являются «естественными» — хотя бы потому, что естественные движения естественным образом просчитываются противником. Чтобы быть эффективными в бою, движения должны быть специализированными, как и их последовательности — а что же это, как не ката? Как еще этому научиться, как не через ката? Если же вы знаете для каждого движения только одно значение(«прием») и пытаетесь их просто громоздить друг на друга, как кубики — тогда не удивляйтесь, если в вашем «тетрисе» противник стоит всегда «чуть-чуть не так», или просто видит на пять ходов вперед все ваши великие тактические замыслы. Таким образом, основную ценность в ката представляют собой даже не пресловутые «приемы», а способы их соединения в некое единое целое. Которые может дать только ката, — как некий конспект стиля.

Кстати — хочу обратить ваше внимание на то, что я не считаю ката «воображаемым боем с несколькими противниками», как любят утверждать всезнающие журналисты, — и из чьих дурацких выдумок (иначе не скажешь), скорее всего, и составил свое «личное» мнение о ката ваш друг. Такая расхожая интерпретация ката, на мой взгляд, и является причиной того, что многие молодые бойцы пренебрегают ката — просто потому, что уже могут понять, что такие «инсценировки» практически никогда не удастся применить на практике, но увы, еще не в состоянии оценить те возможности изучения и совершенствования техники, которые им может предоставить практика форм. Они делают ката лишь потому, что для них это элемент обязательной программы, необходимый, чтобы получить очередной пояс, или на показухе выступить. Типа народных танцев. Сплясал, поклонился — и хорош. Мастер.

То есть, они изначально воспринимают ката только как некую последовательность движений, которую надо показать публике. Больше они никакого смысла в них не видят и думать над этим не привыкли. Потому что никто их этому не учил. Некому учить. Незачем. За это медалей не дают и денег не платят. Да и зачастую просто не хотят тратить на это время — хотя бы потому, что незачем учить спортсмена «бою с несколькими противниками», если на соревнованиях противник всегда один. Потому, что при этом главном условии для соревнований — да и не только, — двух ударов вполне хватает. А тут — куча каких то несуразных техник, которые за всю жизнь не освоишь («линейно-кубическим» методом — конечно не освоишь). А освоишь — того и гляди, под дисквалификацию попадешь, потому что… правилами того же самого каратэ техники «настоящего каратэ» запрещены. То есть, не нужны — так выходит? Выходит, так. Вон даже Всемирная федерация каратэ провозгласила недавно, что «стилевое каратэ уходит в прошлое, а центр каратэ перемещается в Европу». Что с гайдзинов возьмешь — из всего кикбоксинг сделать норовят…

Как говорится, — что такое палка? Это хорошо отредактированная елка. Я бы еще добавил — спортивная и жутко современная. И игрушек меньше надо, и места меньше занимает, и не осыпается. И по башке дать вполне сгодится, если что…

Кикбоксер ваш, кстати, прав — по-своему. Со своей точки зрения. Для кикбоксинга прав. Ему ката действительно не нужны, потому что кикбоксинг изначально не является боевым искусством. Это спортивное единоборство, созданное именно для соревнований. И разница здесь вовсе не в уровне контакта — вон тайский бокс тоже никогда боевым искусством не был, — был единоборством, хотя спортом в европейском понимании этого слова стал сравнительно недавно. А у единоборств, тем более у спортивных, совсем другие задачи — и методы их решения тоже.

Единоборству многообразие техник необязательно. Можно оставить предельно малое их количество, сосредоточившись на их силе и скорости. Человек может быть очень результативен на соревнованиях, несмотря на то, что его чемпионская «супертехника» состоит из прямого удара кулаком и дугового удара ногой. Он может вообще больше ничего не знать. Причем вовсе не обязательно этот воин будет результативен только на соревнованиях. Если он молод и силен, если лупит с огромной скоростью и силой, то и на улице он будет очень опасным противником. Можно даже вообще отказаться от всякой техники кроме прямого удара и от всякой тактики тоже — и даже от названий всяких, чтобы честнее было, — и проводить соревнования просто по «прямому удару» — кто быстрее и кто сильнее. И это будет вполне спорт. И это будет вполне нормальное, самодостаточное единоборство. И, очевидно, мало кто захочет оказаться в драке против заслуженного мастера спорта по этому единоборству. Потому что тут же получит в глаз и улетит. Раньше, чем в стойку станет. И — представьте себе, он сможет оч-чень многим «мастерам» доказать, что действительно больше ничего не надо. Как два пальца об асфальт, — играючи доказать. Что все остальное — лишнее. Пуля же второго ствола не ищет? Ну а ему другие удары не нужны. Он одним вполне может обойтись… И обходится. Может такое быть? Вполне. Половина спортсменов-каратистов именно такие. Если не больше половины.

Единоборцам, в том числе и кикбоксерам, этого может вполне хватать: противник один, Вся техника в два удара и три пинка заранее определена правилами, — сюрпризов не будет. Да и времени на поединок достаточно много — можно потанцевать, пофинтить. Ну а в промежутках между всеми этими приплясываниями туда-сюда можно проводить своеобразную разведку боем. Авось чего и получится. Ну-ка, пну его ногой! Отбил. Ну-ка, попробую крюк слева! Уклоняется. Ага. А ну-ка, если еще раз типа крюк, — и сразу же встречный? Ура, попал!!!

Это, конечно, очень примитивная модель, но если вы посмотрите несколько десятков таких поединков, — без разницы, какого стиля, — то, увы, как раз это и увидите. Хоть в кик-боксинге, хоть в каратэ, хоть в тэквондо. Увидите, как тупо , раз за разом, человек пытается сделать одно и то же — и на десятый раз ему это удается. Посмотрите на чемпионов с битыми в кровь мордами, все чемпионство которых в их стойкости, — которая, увы, сдается мне, сплошь и рядом происходит от недостатка мозгов. Соревнования есть соревнования: один на один, одно и то же, раз за разом. Скрип мозгов — атака, или серия атак (если класс повыше), — и отход. Наверное, чтобы посмотреть, что получилось, потому что вблизи не видно и непонятно. А заодно и передохнуть. А как зрители-то довольны! Ведь посмотрев три-четыре боя, они уже могут распознавать все элементы, — то есть, уже почти знатоками стали! Ответ прост — у спортивных единоборств нет никакой цели, кроме соревнований. Никакого другого смысла. Никакой основы, кроме правил. Они ни для чего более не приспособлены и никаких задач, кроме соревнований, перед собой никогда не ставили. Единоборства — это соревнования. И больше ничего. Не было бы соревнований, не было бы и единоборств. У многих из них даже вообще никакой тренировочной методики нет — как, например, у тех же боев без правил: просто приходи, кто хочешь и дерись. То есть, они просто паразитируют на других школах и системах, откуда вербуют себе бойцов.

А что — пообещать приз в солидную пачку грин, — это не вербовка? А потом всякие лохи с важным видом заявляют, что, мол, бои без правил — вот это настоящий стиль! Вот это система! Они могут шарлатанить, или биться честно — но все равно это так. И если приемы, разрешенные в единоборствах, эффективны в уличной драке, — то приспособлены они для нее не более, чем гантель или гимнастическая палка, которыми, согласитесь, можно неплохо вломить, или даже убить, — но придуманы они совсем не для этого. Гантелей, конечно, вполне можно драться — но против меча с нею, знаете ли, ходить не стоит. Так же как и кикбоксеру не стоит «по-настоящему» драться с мастером-«прикладником». С настоящим, а не «бумажным», конечно. Хотя бы потому, что «честно» в этом случае не будет. Даже в зале. Кто сказал, что боевые искусства не предназначены для драки? Они по сути своей и есть самая настоящая драка — и без каких либо правил. Причем — именно одного против нескольких — и это, по-моему, их главное отличие. Именно этим они и ценны, только для этого и создавались, и лишь поэтому существуют сотни лет. А правилам место в спорте. Да, уличная драка некрасива и неуклюжа — но будет ли она такой, если противники будут уметь драться? И делает ли эта неуклюжесть ее менее опасной? И делает ли это ненужным уиение драться и обучение ИСКУССТВУ драться?

Работа профессионала не может быть некрасивой. Если он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО умеет это делать, то это будет именно искусство — то самое боевое искусство. Истинное боевое искусство. А цигуном после драки нужно заниматься. Решив, так сказать, насущные вопросы, можно подумать и о правильной осанке, и о долголетии… Драка — это то, от чего все пошло и к чему так или иначе все возвращается, несмотря на потуги «философов» в поясах. Уличная там, старинная-современная, лесная-полевая, зальная-вокзальная, — что за чушь? Какая разница? Где придется, там и подеремся. С кем придется, с тем и подеремся. Только плохому танцору…м-да… Ну а не умеешь — какой же ты мастер? Чему учить навязываешься? Ведь люди идут в секции именно учиться драться, как ни крути. Хоть в каратэ, хоть в кикбоксинг, — в том возрасте, когда мы начинаем этим интересоваться, мы практически никогда не имеем перед собой другой цели. Будем честны перед собой. Это уже потом в результате длительного промывания мозгов мы привыкаем думать иначе. Особенно если понимаем, что лет этак …надцать «гоняли порожняк» и наколлекционированные нами пояса, стоившие нам бешеных денег, на самом деле ни шиша не стоят…

Ну а государственные «органы», охранные предприятия, — они для чего инструкторов нанимают? Носом дышать? У сотрудников цвет лица улучшать?

Те же самые спортсмены не могут не признать, что уличная драка развивается по совершенно другим законам — особенно если противников несколько. Приходится действовать гораздо быстрее, времени на танцы не остается, на финты — тоже. В реальном бою, а особенно с несколькими противниками, мы должны реагировать немедленно, — для этого и служит большое разнообразие вроде бы «одинаковых» приемов. Мы должны среагировать немедленно и тут же, на ходу провести «подгонку» под противника, под его манеру бить, двигаться, захватывать. Для этого необходимо знать большое количество вариаций и изменений — не приемов, а того, что их соединяет. И как соединяет. Это те самые «лишние движения, которые вроде и в базу не укладываются, и очевидного смысла не имеют. То есть, подавляющее большинство сегодняшних «знатоков» не знает смысла множества небазовых движений, объявляя их лишними. А это, кстати, и есть — стиль.

Можно владеть тремя приемами и быть мастером — если ты знаешь, как и с чем их соединять. В том числе и с действиями противника. То есть, владеешь множеством мелких и незаметных элементов, которые обычно в список «приемов» не попадают. Которые ты изучаешь именно прорабатывая ката. И с другими элементами, — «нелюбимыми», — ты в этом случае тоже работаешь тоже в основном через ката. Потому что, делая ката, скажем, десять раз, ты десять раз сделал какой-то определенный поворот, какое-то движение — вроде никогда не пригождавшееся, но «может быть и так», — какую-то защиту от удара в пах, хотя по правилам в пах бить и нельзя. Тем не менее, делая ката, ты все это «вроде знаешь». Вроде? А если ты делаешь ката уже несколько лет? Тело-то тоже обладает памятью. Кстати, именно поэтому чем больше делаешь ката, тем больше в нем видишь. Ну а такой вариант: например, неохота вам тренироваться. Знобит, голова болит, или просо погано на душе… Ну ее в баню, эту тренировку, каждый день одно и то же… Только ката сделаю — и хорош. Точно. Ката — и хватит. А то надоело. Вот сделаю, — и … Разиков десять, чтобы просто на душу не давило. Это ж недолго. Ну вот десять таких разиков -это означает десять ударов кулаком, десять блоков, десять пинков, десять бросков… Даже если настроение не появится, все равно — это мало чем отличается от настоящей тренировки. Более того, если, тренируясь без ката ты можешь слишком увлечься одним элементом и забыть про остальные — их же много, — то делая ката, волей-неволей сделаешь все. В правильном соотношении, в движении и в соединении с другими элементами.

Вот, скажем, так я вижу смысл ката. Мне они нужны именно для этого.

Кстати, именно поэтому придумать действительно хорошую форму очень трудно. Не однодневку, которую станцевал и забыл, а такую, которая вмещала бы в себя все эти многие слои смысла. Потому и передаются ката, как наибольшая ценность стиля.

p.s.

А в хапкидо, кстати, ката — то есть, хьюнги, — есть. По крайней, мере, были в 1967 году, когда вышел первый официальный учебник. И сегодня нет-нет да и мелькают, — изуродованные, а то и просто пальцем деланные, но все-таки… Просто в некоторых федерациях «забивают» на одно, а в других — на другое. В одних — на боевой смысл, а в других — на хьюнги. В одних — на оружие, а в других — на ноги. Или на броски. Просто «мастерам» так хочется поскорее накрутить на себя дан повыше, что они готовы объявить лишним что угодно. Или изученным — то, что им только два раза показывали. А заимев собственную федерацию — постепенно избавиться от «неудобного» старья. От ката, например. Или от учителей…

До свидания.

В результате применения оружия возможно поражение правонарушителя путем причинения ему смерти, телесных повреждений или материального ущерба. Также оно используется для предупреждения (выстрелом в воздух) о намерении применить оружие и для подачи сигнала тревоги или вызова помощи. В зависимости от результата и целей применения оружия действия стрелявшего могут быть различными. Рассмотрим, как следует поступать после применения оружия.

Read More